Приведен в исполнение... [Повести] - Гелий Рябов

— Был бы участковый… — с тоской проговорил Бабанов. — В отлучке он… Я один за всех.

— Так вас чего, и всего-то двое? — изумился Барабанов. — Какая же вы милиция?

— Одно название… — поджал губы начмил. — Ума не приложу, как вам помочь… Ведь беда: тихо у нас. Ну — тихо, хоть застрелись! Нету этих… малин. Не слыхал про них, и не воруют у нас, и не грабят. Я же местный, я бы знал…

Егор Елисеевич посмотрел на Барабанова:

— Ну что? Выручай родственника, Петя…

— Соображения такие… — Барабанов сосредоточенно потер лоб. — Место — дачное, камергеры высочайшего двора здесь сроду не обретались, но сошка помельче есть наверняка. Что я имею в виду? А только ли урки играют с нами в тресты-синдикаты? Ведь здесь ум нужен, знания, и чем черт не шутит…

— Ты конкретнее, и слов поменьше, — прервал Егор Елисеевич.

— Кто живет на самой богатой даче? — спросил Барабанов.

— Теперь — никто. А раньше чиновник какой-то солидный… Есть еще две — попроще. На них артисты из театра «Эрмитаж» обитают.

— Начнем с чиновника, — решил Егор Елисеевич. — Прямо сейчас и начнем.

— Надо бы ночи подождать, — возразил Еремин. — Если что — основные дачники подъедут с вечерним поездом, и вообще-то, се…

— Ничего… — Егор Елисеевич начал проверять барабан своего кольта. — Если что — мы засаду сделаем… Так на так через час весь поселок будет знать о нашем приезде, днем не скроешься, да и времени у нас в обрез. Веди, товарищ Бабанов.

Дача стояла на краю поселка, за глухим высоким забором, по обеим сторонам которого тянулся колючий кустарник. Дом в два этажа с обилием петушков и резных наличников выглядел нежилым — ставни были закрыты наглухо.

— Крепость прямо… — протянул Барабанов, и лианозовский начмил охотно эту мысль подхватил:

— А то… — Он оглянулся на Егора Елисеевича: — В былые дни тут двух здоровенных кобелей держали, меделянских. Телята, право слово? Не то что войти, они вдоль забора ступить не давали!

— Где же кобели? — равнодушно спросил Егор Елисеевич, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь признак человеческого присутствия. — Похоже, и вправду пусто…

— Так убежали. Или сдохли. От голода, — пояснил Бабанов. — Что делать будем? Какие шаги?

— Нас… Пятеро, — оглядел своих Егор Елисеевич. — Гришута — при «фиате», мы — входим, окружаем дом, двое — внутрь, и если что — без суеты…

— Стрелять-то будем? — с мальчишеским любопытством осведомился Бабанов, открывая клапан кобуры.

— А ты умеешь? — без улыбки спросил Барабанов. — А, родственник?

— Нехитрое дело… — обиженно обмахнулся начмил. — Курок нажать и дурак сумеет!

— Дурак — он сумеет… — насмешливо продолжал Барабанов. — Потому — курок, он, видишь ли, от нажатия спускового крючка щелкает… Так что ты, родич, на курок не дави.

— Уймись, — беззлобно приказал Егор Елисеевич. — Стрелять, надеюсь, не придется, Так что и слава Богу. Пошли…

Пока Еремин возился с защелкой калитки, Бабанов спросил, наклонившись к самому уху Егора Елисеевича:

— А почему… слава Богу?

— А потому, — отозвался Егор Елисеевич, — что от стрельбы убитые бывают…

— Так ведь — бандиты? — с недоумением пожал плечами Бабанов.

— Так ведь и наши — тоже… — сказал Егор Елисеевич и придержал Бабанова — тот хотел войти первым. — И вообще, я тебе, коллега, так скажу: убивать людей очень противно…

Еремин провел ладонью по порогу крыльца, оглянулся:

— Пыль… Не ходили здесь. Давно.

Из-за угла вывернул Барабанов, отрицательно покачал головой.

— Значит — никого… — подытожил Егор Елисеевич. — Еремин, давай…

Замок на входных дверях поддался неожиданно легко.

— Плевый… — оценил Егор Елисеевич и посмотрел на Бабанова. — Правду говоришь… Чиновник твой крепко надеялся на своих кобелей… Ладно. На всякий случай — осмотрим…

Начали с первого этажа. Комнаты здесь были устроены по-старинному, анфиладой; на добротной мебели модного стиля «либерти» густыми и вязкими хлопьями подрагивала слежавшаяся пыль. Зеркала были занавешены, словно в доме лежал покойник, часы в разных комнатах были остановлены ровно в три.

— Оригинал… — ухмыльнулся Еремин. — Трое часов — и все как по команде.

— По команде, говоришь? — подхватил Барабанов. — Так ведь сами они так стать не могли, а если их человек остановил… Зачем?

— Спиноза… — без насмешки произнес Егор Елисеевич. — Есть такое слово: «пароль». Или, скажем, договоренность такая: участники бандгруппы знают условную цифру: «10». А на часах — «три». Что в итоге?

— Встреча назначена на тринадцатое! — обрадовался Барабанов.

— Ну вы и черти… — с нескрываемым восхищением протянул Бабанов. — Вот это да…

— Да — оно, конечно, да, — кивнул Егор Елисеевич. — Вот только условной этой цифры мы не знаем. И вообще: может, не прибавлять, а вычитать надо? И может — не «тринадцатое», а «тринадцать» часов? То-то…

Поднялись на второй этаж. Верхние комнаты точно повторяли нижние, только мебели здесь никакой не было.

— Все ясно… — сказал Барабанов. — Засаду ставить будем?

— А… чердак? — вмешался Бабанов. — Я гляну?

— Глянь… — разрешил Егор Елисеевич. — Слушай, — повернулся он к Еремину. — Тебя ничего не трет?

— Ничего… — недоуменно пожал плечами Еремин.

— И меня — ничего, — сказал Барабанов, поймав встревоженный взгляд начальника.

— Нервы… — кивнул Егор Елисеевич. — Ну чего там, Бабанов? — крикнул он. — Порядок?

— Пусто… — отозвался Бабанов с чердака. — Пыль одна…

— Пыль… — повторил Егор Елисеевич. — Пыль… Спускайся!

Бабанов между тем осторожно двигался по чердаку, заваленному сундуками и шкафами; несколько старых диванов стояло друг на друге, беспорядочно сваленные в кучу книги неряшливо топорщились в углу. Бабанов наклонился, подобрал одну. Это был третий том «Энциклопедии нравов», Бабанов заинтересованно раскрыл его на середине и обомлел. Такого он не ожидал…

— Братцы! — истошно выкрикнул он. — Книгу нашел! Похабщина — умереть можно!

— А больше ничего? — послышался голос Еремина.

— Ничего! — Бабанов уже не мог оторваться от находки. Он двинулся к чердачному окну, хотелось как можно скорее увидеть — что же там дальше. Он шел, спотыкаясь и чертыхаясь, сосредоточившись только на книге и потеряв всякое чувство бдительности и даже простого внимания. И не заметил нескольких ящиков на бревнах, под самой крышей, и остатков еды и выпивки на полу — все это лежало на смятой клеенке, свежее, совсем недавнее… Но Бабанов ничего не видел. Он шел к свету. И когда ему в спину уперся ствол револьвера — не удивился и не испугался, а сказал раздраженно-нетерпеливо:

— Не балуй…

— Да уж какое баловство… — негромко отозвался неизвестный. — Вы, голубчик, книгу положите, руки поднимите и прижмите к затылку, сделайте три шага вперед и повернитесь ко мне лицом. — И заметив, что Бабанов не торопится выполнять команду, добавил, резко ткнув его в шею дулом. — Я не шучу, и терять мне нечего…

Бабанов бросил «Энциклопедию» и повернулся:

— Ты кто такой?

— Жилец этого чердака, скажем так, — спокойно ответил незнакомец. — Поступим следующим образом: вы спускаетесь первым, я — за вами, дуло моего нагана будет у вас все время под ребром — уж не взыщите, таковы обстоятельства… Проведете меня через своих — останетесь живы. Понятно?

— Ушлый ты… — с обидой произнес Бабанов. — Ты убежишь, а меня за такое к стенке прислонят. Какой мне резон?

— Умрете на месте, — равнодушно сказал незнакомец. Он поднял наган выше, и Бабанов увидел, как медленно ползет вверх потертый курок:

— Самовзвод, — на всякий, видимо, случай объяснил незнакомец. — Через пять секунд — сорвется…

— Стой! — просипел Бабанов. — На что надеешься? Наши тебя сразу положат!

— Так ведь и я в долгу не останусь… — Курок замер, и Бабанов понял, что от смерти его отделяют уже не мгновения, а миг единый, а там, внизу, — товарищи, которые поверили ему, понадеялись на него, искренне, впрочем, полагая, что опасности никакой нет и поход его, Бабанова, на чердак — не более чем простая формальность… Эти мысли пронеслись у него в голове молниеносно, он еще успел удивиться тому, что думает не о смерти, а о своих напарниках, и уже каким-то странным вторым планом, где-то в глубине сознания промелькнуло: а я ведь не дерьмо какое-нибудь, есть у меня хребет, и жалко, что так глупо все заканчивается…

— Белые!!! — выкрикнул он что было сил, ударил выстрел, разрывная пуля вошла ему в переносицу…

Бандит выскочил на крышу. Внизу был залитый солнцем двор, пересекая его наискось, бежал Гришута, то и дело поправляя очки-консервы, которые сползали с лакированного козырька кепки и мешали целиться. Сорвать очки и бросить их вместе с кепкой Гришута почему-то не хотел или не мог — в подобном деле он оказался впервые и попал в полный зашор. Он давил на спусковой крючок своего «смит-вессона» и никак не мог взять в толк, почему не вскидывается курок и нет выстрелов. О том, что револьвер этой системы отродясь не был самовзводным, Гришута забыл начисто.